Войну лифчикам объявили феминистки второй волны. Есть даже легенда (которая не соответствует букве истории, хотя, пожалуй, вполне отвечает ее духу), что в конце шестидесятых они сжигали лифчики на своих уличных акциях. В России, как всем хорошо известно, не было ни второй, ни третьей волны феминизма, и поэтому если у нас сегодня попытаться заговорить о лифчике как о проблеме, тебя никто не поймет. Никто — независимо от политических позиций. Вопрос все задают один и тот же: а почему вообще об этом надо говорить? Либералы при этом апеллируют к личному выбору (не нравится — не носи), левые напоминают, что есть дела поважнее: сначала сделаем революцию, а потом разберемся с лифчиками и прочей женской дребеденью. На что у феминистки (неважно, убежденной или стихийной) естественно вырывается: «Но если мне неудобно в лифчике уже сегодня?»
В чем же проблема лифчика? Он имеет функциональный смысл далеко не для всех женщин, которые его носят, причем независимо от размера груди. При этом нередко он наносит вполне очевидный вред (от ссадин на коже до постоянных болей в плечах и спине). Кроме того, стесняя и заковывая, лифчик унифицирует женские тела, вписывает их в культурно-поощряемый стандарт красоты, который не имеет отношения к реальной женской анатомии, но имеет прямое отношение к оценивающему взгляду потребителя. По сути, лифчик способствует восприятию (и самовосприятию) женщины как товара. И с этим, кстати, связана серьезная проблема любой попытки говорить о лифчике: такие попытки в большинстве случаев натыкаются на «да, девушка без лифчика — это сексуально». При этом, конечно, «сексуально» без лифчика выглядит только грудь определенной формы, а обладательницы других форм, если они не «корректируют» и не скрывают их при помощи лифчика, подвергаются агрессии. Женщин обязывают (под страхом санкций разной степени суровости) носить лифчики как минимум во всех официальных ситуациях, и им рекомендуют демонстрировать декольте. Об их собственном комфорте и здоровье, вне связи с направленным на них взглядом другого, речь не заходит никогда. Более того, они и сами не заводят об этом речь. Подавляющее большинство женщин за всю свою жизнь ни разу не задумывается, а что на самом деле удобно им самим (кому-то в самом деле удобнее в лифчике, чем без него, но большинству не приходит в голову подбирать ни наиболее комфортный размер, ни модель, ни материалы). Большинство женщин не задумывается даже о том, есть ли у них какие-то собственные желания, не обусловленные обращенным на них взглядом их (потенциального) хозяина и потребителя. Если говорить коротко, проблема лифчика — это проблема женских тел, которые не принадлежат самим женщинам.
Но это с одной стороны. С другой же — лифчик важен тем, чем он не уникален. То есть как символ патриархатного угнетения, как наглядная иллюстрация того самого: «Личное — это политическое». Эти слова всем хорошо известны, но мало кто действительно понимает их значение. Это слова о натирающем лифчике, об обжигающей боли от эпилятора, о слезящихся глазах, когда выщипываешь брови. О гудящих ногах после того, как приготовишь пару блюд на небольшую семью и приберешься на кухне, о дымке полусна и головокружении, сквозь которые в десятый и двадцатый раз за ночь встаешь к плачущему ребенку. О невидимом комке, который откуда ни возьмись берется в горле и не дает произнести «нет, я не хочу», когда смотришь в глаза любимому человеку. О страхе и отчаянии, с которыми ждешь, проявится или нет вторая красная полоска теста на беременность. О том, что все это: сексуализация и объективация женского тела, несправедливое распределение домашнего труда и труда по уходу за детьми, домашнее насилие, мужская и женская мизогиния — не что иное как разные стороны угнетения женщин. А угнетение женщин — это не только личная проблема каждой из нас, но и проблема общества, в котором мы живем.
Когда в ответ на первые робкие голоса протеста либералы говорят «личное — это личное», они пытаются обмануть и женщин, и самих себя, заставить женщин приватизировать эту политическую проблему и поставить их перед выбором: либо справляйся с ней сама, либо откажись от своих претензий. В первом случае от тебя требуется тратить разнообразные ресурсы на преодоление массы сконструированных обществом барьеров, ключевой из которых — страх, который воспитали в тебе с колыбели. Во втором — если у тебя нет такого запаса времени, денег, умения и желания «работать над собой» — ты сама будешь обвинена (по всегдашней логике обвинения жертвы): не имеешь ресурсов — не смей жаловаться.
Когда леваки говорят «личное — это второстепенное», отрицая право женщины говорить об угнетении, которое она на себе испытывает, они, по сути, делают в точности то же — ведь пока революция не победила и есть более неотложные задачи, угнетение женщины будет оставаться ее личным делом.
Оставим в стороне либералов с их удивительными естественными правами человека, неотчуждаемыми только для тех, кто проходит определенный материальный ценз. Обратимся к левым — борцам с угнетением во всех формах, которые они научились видеть.
Да, сегодня существуют и те, кто называет себя левым и при этом открыто ассоциирует себя с националистическими взглядами. Тем не менее, существует уже немало тех, кто понимает, что национализм и расизм несовместимы с левыми убеждениями. Дискриминация по признаку пола или сексуальной ориентации, по сути, ничем отличается от дискриминации по признаку национальности или расы. Тем не менее пламенные антифашисты все еще оспаривают право некоторых угнетенных групп говорить о своем угнетении. Члены одной социалистической организации заявляют своей подруге и товарищу, что не будут участвовать в кампании в защиту права на аборт, потому что «при социализме аборты будут запрещены», сторонники другой социалистической организации подбегают на Первомайской демонстрации к людям с радужным флагом с криком «Пидоров — в Освенцим!»
И угнетенные оказываются в замкнутом кругу: наверное, левые встанут на их сторону, когда научатся видеть их угнетение, — но как только они пытаются показать его, от них отворачиваются.
Когда кто-то говорит о своем угнетении, самое плохое, что вы можете сделать, — это отказать этому человеку в праве высказаться, или заявить, что то, о чем он(а) говорит, неважно, или уйти, чтобы не слышать, что он(а) говорит. Если у вас нет аналогичного опыта — вы должны слушать тех, у кого он есть. Но очень вероятно, что, — будь вы мужчиной или женщиной — слушая, что говорят угнетенные, вы с удивлением обнаружите то, что происходит и в вашей жизни.
Немає коментарів:
Дописати коментар